«Пожизненный срок для педофилов — популистское решение». Елена Альшанская
Как предотвратить такие преступления — остается за рамками закона
Пожизненный срок за второе преступление — когда оно уже совершилось. Но нет законодательства о том, как предотвращать такие преступления. Глава фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская — почему считает закон о пожизненном сроке для педофилов популистским решением.
«Страх преступников — гарантия нашей безопасности?»
Госдума приняла в третьем чтении закон о пожизненном сроке для совершивших насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетних.
Замечу, для тех, кто совершил эти действия повторно, а также если речь идет о нескольких несовершеннолетних или сопряжено с другим более тяжким преступлением, например, убийством.
Казалось бы, кто может возражать против такого решения?
Мы, прежде всего родители, хотим быть уверены, что наши дети в безопасности, что им ничего не угрожает, что государство позаботилось о том, чтобы предотвращать подобные преступления, а если уж оно произошло, чтобы это не повторилось.
Пожизненное заключение мы видим прежде всего как изоляцию — а значит, гарантию безопасности для наших детей.
Но, минуточку. Если речь идет только о повторном, то что у нас происходит в ситуации, когда преступление произошло первый раз?
Как именно государство решило обезопасить общество от совершения этим человеком повторного преступления? Может, наконец, изменилось законодательство о контроле за лицами, совершившими такое правонарушение? Нет, ничего подобного. Никто не планирует усиливать контроль. Может быть, для тех, кто получил срок по таким преступлениям, наконец-то появилось требование регулярной психотерапии в местах лишения свободы и после? Тоже нет.
То есть все гарантии безопасности — это то, что человек будет сам бояться пожизненного срока (или более продуманно планировать преступление, чтобы не попасться)? То есть на самом деле предполагается, что возросшая осознанность преступников и их страх — гарантия нашей безопасности? Преступник сам и его осознанность — гарантия нашей безопасности?
Кажется ли вам это адекватными мерами?
«Педофилы совершают такие преступления реже, чем обычные люди»
И про педофилию. Про которую все говорят в отношении этих преступлений. Тут нас ждет удивительное открытие, что непосредственно тех, у кого есть расстройство сферы влечения, среди совершивших такие преступления совсем не большинство.
Я не специалист в этой сфере, но я пересекалась с множеством подобных историй, мы работаем с детьми, которые жили в детских домах или в ситуациях не очень благополучного детства. Сексуальное насилие там, увы, не редкость.
Кто был источником этого насилия? В пяти случаях я могу с уверенностью предполагать, что это были педофилы. Люди с расстройством сексуального влечения, которые не испытывают влечения к сверстникам и испытывают патологическое влечение к детям. И, кстати, в трех случаях эти ситуации были в детских домах и, могу предполагать, не без вовлечения его сотрудников в организацию возможности совершения преступлений по отношению к детям. Но вот во всех остальных случаях, а их большинство, в основном речь шла о совершении этого преступления людьми, которые не испытывали специфического влечения только к детям, а были пьяны или подтверждали таким образом свою власть через насилие над слабыми и зависимыми.
То есть непосредственно педофилы, которые и являются основным источником наших страхов, совершают такие преступления куда реже, чем обычные, на самом-то деле, люди.
Ну хорошо, вот человек не страдает педофилией, но совершил такое преступление.
Есть риск, что человек, совершивший насилие, самоутверждаясь в чувстве власти над кем-то слабым и беззащитным, еще не раз его совершит? Безусловно. Должны ли мы любых людей с риском повторного совершения насилия закрывать в тюрьму навсегда?
В этой мысли есть, будем честными, сильное искушение.
Это ведь правда кардинальное решение проблемы. При любом пугающем нас рискованном поведении человека просто его — раз — и изолировать навсегда.
Вот же, кажется, хорошая идея, например, вместо отсутствующих у нас мер профилактики и реальной защиты жертвы в ситуациях домашнего насилия: просто пожизненно сажать насильника, пусть за второй раз — он-то наверняка еще не раз это повторит.
Как вы думаете, каким будет общество, которые выберет такой путь?
«У нас практически никогда не верят детям»
И что еще я знаю по нашему опыту участия в подобных делах. Их очень сложно доказать. Чаще всего они рассыпаются на стадии проверки и уголовные дела не заводятся. Сегодня СМИ активно тиражируют противоположную позицию, что якобы это легко и любого человека могут посадить на основании одних слов ребенка. Я не буду спорить с тем, что в этих историях есть и оговоры, и коррупция. Но со своей колокольни я вижу ровно противоположное. Большинство историй, о которых мы знали, разваливались еще до заведения уголовного дела. Именно потому, что не было свидетелей (кто при свидетелях развращает или насилует детей?). Или речь шла о развращении или таких сексуальных действиях, которые не предполагают проникновения, и медицинский осмотр ничего не давал.
Потому что у нас как раз практически никогда не верят детям. И их слова редко имеют существенное значение для следователя.
И расследование у нас сегодня такое, что для многих детей это тяжелая, унижающая, травмирующая многократно процедура. Новые и новые опросы, допросы, где детей не только заставляют снова и снова в деталях описывать произошедшее, где их слова постоянно подвергаются сомнению, где их, так же как и взрослых, будут спрашивать, пытаясь подорвать их позицию, адвокаты обвиняемого, если дело дойдет до суда. А очные ставки ребенка и насильника?
Знаете, сколько детей берут свои слова обратно, лишь бы все это прекратилось?
Опрашивать ребенка закон требует в присутствии педагога или психолога. Откуда в нашем законодательстве появился педагог? Зачем он в этой ситуации? Вот в истории, о которой рассказывала нам одна семья, их дочку, которая заявила о домогательствах одноклассника, опрашивали прямо в школе, без родителей, зато в присутствии ее учительницы математики. Кому это пришло в голову? Да и психолог поможет, только если будет иметь соответствующую профессиональную подготовку, а не любой, случайно попавшийся под руку.
К чему я это говорю. Сейчас очень сложно довести подобные истории до суда. Если на кону будет решение о чьем-то пожизненном заключении, подозреваю, словам ребенка будут верить еще меньше (хотя казалось, куда уж меньше, чем это у нас сейчас). С одной стороны, кто ж решится забрать навсегда всю жизнь у такого же, как ты, взрослого человека, поверив словам какого-то ребенка? А с другой, мы знаем, что есть дела, где действительно имели место оговор или коррупционная составляющая. Они никуда не денутся. Ставки повысятся.
«Как будут работать в заключении, чтобы предотвратить повтор?»
Вообще, если мы знаем, а мы с вами это достаточно достоверно знаем, что наша судебная система не всегда независима, а система правоохранительная и не всегда независима, и не всегда профессиональна. Что процедура работы с детьми, жертвами таких правонарушений, далека не только от идеальной, но даже от нормальной, и те небольшие правильные требования, которые появились в законодательстве недавно (опрашивать под видео, в присутствии психолога или зачем-то педагога), не всегда исполняются. То мы должны понимать, что это единая система. Именно в ней, с таким подходом к расследованию, с таким уровнем профессионализма, с таким уровнем коррупции и будут приниматься решения о том, давать ли кому-то пожизненный срок или оправдывать его, потому что недостаточно убедительным был ребенок.
С моей точки зрения, это может привести к дополнительным рискам. Я их вижу для детей, которым еще реже будут верить: уж чтобы кого-то посадить пожизненно, нужны будут железобетонные аргументы для судей. И для невиновных людей, которых кто-то мог «заказать».
Предложили ли наши дорогие товарищи депутаты решения для всех этих вопросов?
Усовершенствования процедур расследования, усиления наказания за их нарушения, профессионализации следствия по делам о сексуализированном насилии? Предложили ли усилить и подробно раскрыть, в чем теперь будет состоять правоохранительный надзор за выпустившимся? Как будут с ними работать в заключении, чтобы предотвратить повтор? Есть ли у них понимание разной работы с теми, у кого есть девиация сексуального влечения, и с теми, у кого ее нет? Какие меры они предложили к усилению независимости суда, контроля над принятыми решениями, усилению мер наказания за выявленные элементы коррупции? И это только небольшая часть вопросов.
Ничего? Тогда мне пока это решение видится скорее популистским, отвечающим на страхи, тревоги и чаяния разгневанных и шокированных людей, чем реальным желанием решить проблему.
Ну а по сути, безусловно, и пожизненное должно быть. Но для этого должна быть выстроена система расследования и суда, в которой мы можем быть уверены. Нельзя принимать одно решение без другого. И в тех случаях, когда мы понимаем, что [наказание] адекватно правонарушению, например, мы имеем дело с серийным насильником, и никаких мер контроля и лечения внутри общества ни через 10, ни через 20 лет срока мы предложить тут не можем.
